Почему и Данте, и инструкция к айфону — это мировая литература
Каким образом сформировались списки главных книг в истории человечества, и какие современные книги становятся важными для читателей по всему миру — поговорили об этом с доктором филологических наук, научным сотрудником кафедры английской филологии в Свободном университете Берлина Питером Лёфельбайном.
— Вы ведете семинар о «мировой литературе» (world literature. — Прим. ред.) в Свободном университете Берлина. Расскажите, что входит в это понятие?
— Главная трактовка понятия world literature — это та литература, которая преодолевает границы, культурные и языковые барьеры и которую обычно знают во всем мире. В некоторых научных статьях говорится, что даже руководство к айфону — это тоже в каком-то смысле world literature. Речь может идти и о системе, в которой различные литературы взаимосвязаны и взаимодействуют во времени и пространстве. Наконец, это может быть просто маркетинговым ходом для продажи книг.
Мировой литературой также может быть список самых важных книг в истории человечества, что уже близко к идее мирового литературного канона. Под «Мировым литературным каноном» обычно преподносят самые важные для всего мира тексты, или тексты, определяющие какие-то культуры, или наиболее читаемые — соответственно, в каком-то смысле и самые влиятельные.
Загвоздка здесь только в том (и это в целом всегда касается слова «канон»), кто решает, как измеряется важность того или иного текста. Раньше это были ученые. Теперь вы можете использовать списки бестселлеров. В любом случае это всегда чей-то список. Говорить о каноне нормально, пока мы помним, что он всегда создается с определенной точки зрения. Разговор становится проблематичным, как только вы пытаетесь создать фиксированный список по типу «100 самых важных книг всех времен» без добавления комментария «с моей точки зрения».
К тому же не стоит забывать, что канон — живая вещь: в определенное время конкретные книги считаются важными, но потом перестают быть такими, иногда они просто выходят из моды. В наши дни ученые не смотрят на каноны как таковые, ведь они не могут быть зафиксированы навсегда. Мы, скорее, фокусируемся на том, как каноны создаются и почему они меняются. Смотрим за пределы литературного текста и спрашиваем, какие институты вовлечены в образование канонов и как они аргументируют, почему одно произведение в них включено, а другое нет.
Например, если религиозный текст будет считаться важным в Европе в начале XVI века, то через несколько десятилетий приверженность религии уже не будет считаться столь ценным маркером. Или, скажем, сейчас очень важный фактор для попадания книги в современный канон — оригинальность. А ведь 200 лет назад было как раз наоборот: традиционалистская литература, в которой не было места экспериментам, все еще могла считаться важной и правильной. Вспомните хотя бы французские романы того времени, которые совсем не кажутся разными по сюжету.
— Из-за чего еще могут меняться каноны?
— Если говорить о самом термине «мировая литература» (с немецкого — Weltliteratur), который является своего рода предшественником понятия канона, — предложил его Гёте. Сам он не говорил именно о каноне, словом «Weltliteratur» он обозначал в первую очередь тексты на французском, английском, немецком, шотландском и итальянском языках, в которых он видел замену предшествующих работ на латыни. Эти тексты служили бы для распространения идей среди народов разных национальностей, они должны были бы объединять культуры, выходить за рамки своей национальности и сближать людей. Что важно — это могли быть тексты современных ему авторов, которым еще предстояло выполнить свою задачу. Таким образом, «мировая литература» была чем-то из будущего — и только начинала строиться.
Примерно 100 лет назад произошел определенный разворот, и термины «мировая литература» и «канон» стали означать практически одно и то же — и, собственно, мы до сих пор часто так их и воспринимаем. Теперь это некоторые важные книги, наоборот, из прошлого — мы называем их классикой: Данте, Шекспир, Гёте, Вольтер, Достоевский. Так выглядит, по крайней мере, европейский канон.
Но и это восприятие, как мне кажется, постепенно смещается. Во-первых, в течение XX века люди все больше и больше включают в канон современные им тексты. Испытание временем уже не кажется таким важным — точнее, появляются другие критерии. Становится более важным, как в тексте отражены сложности современного общества. Например, Джеймс Джойс вдруг смог оказаться в списке мировой литературы как раз потому, что его тексты отражали современный мир удачнее, чем тексты Шекспира.
Во-вторых, с середины XX века появилось желание в целом расширить канон. До этого в культуре доминировал «мертвый белый мужчина» (dead white male, так называют мужчин-писателей и философов, принадлежавших к привилегированным слоям общества в странах Европы и США. — Прим. ред.), но позже в канон вошли тексты незападных стран, среди авторов появилось гендерное разнообразие, в списках стали появляться постколониальные писатели. Думаю, это во многом связано с процессами деколонизации, когда начиная с 1960 года людям приходилось искать и переосмысливать свою собственную идентичность. Или, к примеру, экономический подъем азиатских стран вызвал интерес и к их литературе.
И в-третьих, литература все больше и больше появляется в онлайн-пространстве. Мы получаем гораздо более легкий доступ к литературе в качестве автора: каждый может опубликовать свой текст в интернете. Наверное, для будущего формирования канонов может оказаться важным и то, как мы сейчас делаем свой выбор, — я имею в виду алгоритмы, которые все это считывают. Поскольку всемирная паутина огромна, алгоритмы, основанные на нашем чтении, могут сделать книги популярными или, наоборот, невидимыми.
— А такие книги, как «Гарри Поттер» или «Нормальные люди», можно уже сейчас включить в канон мировой литературы?
— По моему мнению, свои заслуги есть у обоих этих текстов. Мое личное восприятие термина «мировая литература» касается в первую очередь взаимосвязанности: литература — это взаимосвязь, она создает контакт между вами и текстом, языком, культурой. Согласно же теоретику литературы Дэвиду Дэмрошу, достойной книгой может считаться та, что интересна для нашего чтения, причем здесь может быть любая причина: образовательная или развлекательная. «Гарри Поттер» остается одной из самых читаемых книг — возможно, из-за тем, которые созвучны огромному количеству читателей. Ведь для всех людей в целом важно думать и говорить о противостоянии добра и зла, о борьбе против зла, о защите слабых, о защите отдельного человека от общества, о нашем отношении к смерти.
— Что бы вы лично включили в список мировой литературы из русской литературы?
— Я не специалист русистики, но это наверняка была бы классика: Достоевский и Толстой. Но есть и некоторые современные примеры: Роман Сенчин, например, чей текст «Минус» был переведен на другие языки — это тоже важный пункт для мировой литературы. Книга описывает постсоветскую эпоху, а еще в ней идет речь о человеческом и нечеловеческом, что можно было бы разобрать в рамках экокритицизма (междисциплинарные исследования окружающей среды, в случае литературы речь идет о произведениях, где главная тема — природа. — Прим. ред.). Этот текст может быть хорошим примером мировой литературы.