Почему «Благоволительницы» — шедевр
Разбираем книгу про нациста, который участвовал в Сталинградской битве, инспектировал концлагеря и укусил Гитлера за нос
Исторический роман Джонатана Литтелла о похождениях вымышленного оберштурмбаннфюрера СС Максимилиана Ауэ впервые вышел на русском в 2011 году. С тех пор в любви к этой книге признались писатели Владимир Сорокин и Захар Прилепин, куратор Анна Наринская и кандидатка в депутаты Мосгордумы Юлия Галямина, которая прочитала ее, сидя в спецприемнике.
Пару недель назад издательство Ad Marginem выпустило расширенную версию «Благоволительниц». Мы обсудили с его директором Михаилом Котоминым, чем эта редакция перевода отличается от старой, откуда автор так хорошо знает Россию и почему роман Литтелла — вероятно, последнее великое произведение о Второй мировой войне.
Кто такой Джонатан Литтелл
Выпускник Йельского университета. Был знаком с Уильямом Берроузом и переводил трансгрессивных французских писателей — Сада, Бланшо, Жене. В студенческие годы выпустил (по-английски) научно-фантастический роман Bad Voltage, в котором позднее разочаровался. С 1994-го по 2001-й ездил по миру с благотворительной организацией Action Against Hunger: так Литтелл побывал во многих горячих точках — от Конго до Чечни. Следующие пять лет он — уже на французском — сочинял «Благоволительниц», которые вышли в 2006 году. После колоссального успеха романа написал документальные книги, посвященные устройству российских спецслужб и Рамзану Кадырову, а также эссе об английском художнике Фрэнсисе Бэконе. Освещал гражданскую войну в Сирии: в 2013-м его дневник был опубликован под названием «Хомские тетради». В 2016 году на Каннском кинофестивале показали документальный фильм Литтелла «Неправильные элементы» —историю угандийских подростков, которые против своей воли воевали в повстанческой армии религиозного харизматика Джозефа Кони.
«Джонатан рос в левой семье: второе имя писателя — Октобер. Согласно легенде, его отец Роберт Литтелл, который писал шпионские романы и симпатизировал социалистам, хотел перевезти семью в Советский Союз, но решил остановиться на полпути — во Франции. Мы познакомились с Литтеллом, когда роман уже переводили на русский, и первым делом пошли в общественную баню. Ему страшно понравилось, и он требовал еще. В итоге Литтелл побывал в Москве в трех банях. Потом наши отношения усложнились: хотя он прекрасно говорит по-русски, теперь общение строится только через агента. Думаю, после Сирии с ним что-то произошло. Он ехал туда автором главных газет мира — Le Monde и El País, — но в результате его репортажи дают чисто ориенталистское представление о ситуации в регионе: в отличие от Конрада, который сто лет назад в “Сердце тьмы” все правильно понял, Литтелл не смог ничего предсказать даже на ближайшие 10 лет. Он всюду искал репрессии и в “Хомских тетрадях” с восторгом описывал людей, которые приехали из разных стран воевать за свободу, — сейчас мы понимаем, что это были будущие игиловцы (Террористическая организация, которая запрещена на территории РФ — Прим. ред.). Конечно, по-хорошему, Литтелл должен был бы съездить в ДНР: вот где настоящая жесть. Но вообще, весь этот его журналистско-художественный анализ гораздо слабее, чем литературная мышца “Благоволительниц”».
О чем роман
«Благоволительницы» — мемуары, которые пишет живущий под чужим именем фабрикант Максимилиан Ауэ. Преуспевающий торговец кружевом, во время войны он служил в СС и участвовал в окончательном решении еврейского вопроса на восточном направлении: наблюдал за расстрелами в Бабьем Яру, был ранен под Сталинградом, курировал концентрационные лагеря в Польше и Венгрии. Ауэ и не думает раскаиваться: основной пафос его монолога сводится к тому, что он совсем не злодей — скорее, рядовой исполнитель, еще одна жертва века-волкодава, который вынужден был принимать небезупречные этические решения в экстремальных обстоятельствах.
«В первый раз я услышал про “Благоволительниц” на Франкфуртской книжной ярмарке: очень уж громко стартовало немецкое издание. Это сложный, неподъемный текст — 55 авторских листов, почти как “Война и мир”, — и почему-то казалось, что его уже кто-то купил. Года через три, когда сошли все эти премиальные волны, мы решили обратиться к агенту Литтелла Эндрю Нюрнбергу. Это довольно загадочный человек: он представлял отца Джонатана, а в перестройку был литагентом воспоминаний Горбачева — такие контракты просто так не получают. Литтелл, к слову, тоже играет в шпиона, пришедшего с холода: только не очень понятно, на кого он шпионит. В общем, Нюрнберг сказал, что роман не купили и очень поддержал нашу идею перевести его на русский».
Что про «Благоволительниц» писали на Западе
Роман покорил европейских читателей и разозлил американцев. Первые назвали «Благоволительниц» великой книгой, сравнили ее — по масштабу и амбициям — с толстовской эпопеей и отметили глубокое проникновение автора в психологию обывателя, который (действительно, отчасти случайно) становится убийцей. Книга стала одним из главных хитов европейского рынка: во Франции было продано более 700 000 копий. «Благоволительницы» принесли Литтеллу сразу две крупнейшие французские литературные награды — Гонкуровскую премию и Большую премию Французской академии. В США роман приняли куда сдержаннее: тон задала обозревательница The New York Times Мичико Какутани, которую оттолкнул натурализм книги. В результате из напечатанных издательством HarperCollins 150 000 экземпляров «Благоволительниц» в Америке разошлись всего 17 000.
«“Благоволительницы” — очень европейская история; неудивительно, что в Америке были такие низкие продажи. Что такое Вторая мировая для них? Перл-Харбор, Тихоокеанский театр военных действий, потом сразу Спилберг. У Литтелла ничего этого нет. Если европейцы читали дневники Юнгера и знают, кто такой Курцио Малапарте, то для американцев это все зона массовой культуры, с которой можно производить разные манипуляции: “Бесславные ублюдки” там, “Человек в высоком замке”, “300 спартанцев” — ну, условно. Такое невозможно себе представить в Германии, Франции, России или Израиле, где еще живо первое поколение ветеранов: какие 300 спартанцев там, где было 40 миллионов трупов?
Но интересно, что в это же самое время в Америке стал хитом роман Ханса Фаллады “Один в Берлине”. Это такой крепкий ГДР-вский канон, немного комикс и полная апсихология: если нацист, то обязательно булочник с толстыми пальцами. Выпустившеее эту книгу издательство Melville House воспользовалось чужим хайпом и ожиданием толстого романа о Второй мировой: так место ведущего многоуровневую игру Литтелла занял куда более прямолинейный Фаллада.
Ну и потом: “Благоволительницы” — это слишком сложно для среднего читателя. Америка — страна демократическая: если ты хочешь, чтобы тебя все услышали, не надо расставлять пальцы веером. У них даже Франзен поначалу был воспринят как элитистский писатель, а тут какой-то навороченный роман о европейской разборке. Где высадка десанта в конце? Если бы была — пусть даже на 1000-й странице, — роман выстрелил бы и в такой сборке».
Как роман и самого писателя приняли в России
Сергей Зенкин одним из первых назвал Литтелла русским писателем; его статья вошла в оба издания книги. Владимир Сорокин выделил «Благоволительниц» среди современных текстов, которые пытаются оживить романную форму. Захар Прилепин выразился еще радикальнее: по его мнению, эта вещь «сделана на века». Лев Данилкин сравнил литтеловскую прозу с фильмом Вернера Херцога «Агирре, гнев божий» и прочитал «Благоволительниц» как неожиданно смешной роман об упрямстве. Анна Наринская обратила внимание на этическую сторону книги, отметив, что автор пытается пошатнуть читательскую «самодовольную уверенность в том, что мы бы уж точно никогда, ни при каких обстоятельствах не стояли бы “с ружьем у расстрельного рва”» — и добивается успеха. Стоит отметить и два скептических отзыва. Григорий Дашевский увидел романе всего лишь аттракцион: «Сознание литтелловского героя работает как машина для просмотра серии шокирующих картин, но для приобретения опыта, пусть болезненного, эта машина не приспособлена». Андрей Левкин тоже сосредоточился на зрелищном аспекте романа — «стене психофизики», которая 800 страниц неумолимо движется на читателя. Сам писатель несколько раз приезжал в Россию в 2010-х и дал интервью тому же Данилкину, Антону Долину и Евгении Альбац.
«Это все уже каноническая история: однажды Литтелла очень впечатлила фотография повешенной Зои Космодемьянской и вообще жестокость советского военного канона — снятые с красноармейцев скальпы и кишки на снегу из “Горячего снега” Юрия Бондарева. Представитель французской культуры (с ее любовью к девиациями и физиологичности), он обнаружил то же самое здесь, в этих официозных текстах. Потом Литтелл много ездил по территории бывшего СССР как сотрудник “Врачей без границ”, месяц сидел в чеченском зиндане с маленьким томиком “Дон Кихота”, а в конце 1990-х – начале 2000-х жил в Москве на Чистопрудном бульваре и танцевал в клубе “ОГИ”. У него тут до сих пор остались друзья, которые помнят Джонатана по тем временам.
Есть что-то неслучайное в том, что роман инспирирован местной атмосферой и значительная его часть написана в Москве. “Благоволительницы” — подарок отечественной литературной традиции, попытка увидеть ее со стороны; то, как могла бы выглядеть сегодня русская проза. Это вообще любимая телега в нашем издательстве: русский роман — международное изобретение, которое не имеет национальных корней. Их сочиняют Памук, тот же Франзен — ну и Литтелл, написавший книгу, которая стала фактом нашей литературной истории. Вот ее и пытаются экранизировать русские режиссеры. “Рай” Андрея Кончаловского — по сути, вольная адаптация романа. Еще можно вспомнить, как Никита Михалков опускает Сталина лицом в торт в продолжении “Утомленных солнцем” — это же почти Ауэ, который ближе к финалу кусает Гитлера за нос; такое же галлюцинаторное кино. Похоже, вся семья Михалковых прочитала “Благоволительниц”».
Кто такие благоволительницы
Это богини мщения Эринии. В трилогии Эсхила «Орестея» они преследовали заглавного героя за убийство матери Клитемнестры и ее любовника Эгисфа. Описанная древнегреческим драматургом ситуация составляет один из побочных сюжетов «Благоволительниц»: собственно, античным (и потому трагическим) героем чувствует себя и сам Ауэ — человек широкой эрудиции, который превосходно знает классику.
