Борис Пильняк: самый издаваемый писатель СССР, которого приговорили к расстрелу

Он объездил весь мир, написал повесть-обвинение про Сталина и просил не мешать ему видеть «чорта»

Портрет Бориса Пильняка (1930), художник Алексей Кравченко. Иллюстрация: Букмейт

Полузабытому ныне Борису Пильняку выпала редкая судьба — стать одним из главных советских писателей, добиться мирового признания, объехать земной шар, опубликовать повесть, обличавшую Иосифа Сталина, и погибнуть из-за большой любви к Японии. Рассказываем обо всем по порядку.

Начало триумфа

Борис Вогау (фамилия досталась писателю от отца — потомка немцев-колонистов) родился в 1894 году в Можайске, детство и юность провел во множестве подмосковных городов, главным из которых, помимо столицы, для писателя оказалась Коломна.

Публиковаться Вогау начал с 15 лет и быстро понял, что хорошую карьеру с фамилией отца не построишь — из-за сильных предубеждений против колонистов и иностранцев. Тогда же и появился звучный псевдоним Пильняк — от названия украинского поселка Пыльнянка, где писатель еще мальчиком гостил у дяди.

Дебют остался малозамеченным: немногие критики отметили страстное подражание стилю Андрея Белого и не признали в молодом прозаике чего-либо оригинального. Клеймо вторичности на многие годы прилипло к Пильняку. Виктор Шкловский, вспоминая его стиль, писал:

«Если Андрей Белый — дым, то Пильняк — тень от дыма».

Впрочем, упорство молодого прозаика окупилось, и уже в 1918 году вышла его первая книга «С последним пароходом». Добившийся постоянных публикаций и прочной репутации ремесленника, Пильняк выпускал все новые и новые произведения.

Пильняк оказался очень популярным у советской элиты — за него лично ходатайствовали Сталин и Троцкий, его книги без купюр выходили огромными тиражами, и вскоре писателю начали позволять то, о чем другие могли только мечтать, — выезжать за границу и публиковать отчеты об увиденном.

Именно в ту пору появились самые известные романы Пильняка — «Голый год» (1922) и «Машины и волки» (1925). Рассказывающие о становлении нового, советского человека, они были написаны прихотливым, крайне своеобразным языком (такой стиль позже назовут орнаменталистским) и ломаным монтажом сцен, напоминавшим о немых кинолентах и романах Доса Пассоса.

Впрочем, популярны эти книги были скорее не у читателей, а у критиков, увидевших в Пильняке достойного продолжателя (уже не подражателя!) стиля Андрея Белого и законодателя новой литературной моды.

Дом Пильняка в Коломне на улице Арбатская. Фото: Pavel Yegorov / Wikimedia Commons

В свободных странах и на склонах Фудзи

Путешествовать за рубеж Пильняк начал в 1922 году. Первыми посетил Англию и Германию, несколько позже объехал и остальную Европу. Формально Пильняк странствовал ради получения нового материала для книг и рекламы «советского бренда». Неизменно появлялись очерки о той или иной заинтересовавшей прозаика стране. Так, к примеру, были изданы «Английские рассказы» — взгляд наивного советского человека на непривычный для него быт.

В течение десятилетия Пильняк объехал мир — Китай, Америку, Европу. Но только одна страна покорила советского орнаменталиста настолько, что о ней он написал свою, быть может, лучшую книгу.

Первая его поездка в Японию случилась в 1926 году. Страна поразила Пильняка своеобразием. Тогда в Японии еще был силен старинный, традиционный уклад жизни, — Пильняку удалось застать ту самую древнюю Японию, которую воспевали Басёи Хокусай.

«Все эти дни я жил, пил и ел по-японски, — и все эти дни я хотел по-японски думать и видеть» Борис Пильняк «Корни японского солнца»

Впечатленный ирреальностью японской жизни, Пильняк написал большую документальную повесть «Корни японского солнца» и несколько рассказов — «Олений город Нара», «Рассказ о том, как пишутся рассказы» и другие.

Самое важное среди этих произведений — повесть «Корни японского солнца», книга в некотором роде фатальная: именно она повлияла на последующее двусмысленное восприятие Пильняка как в СССР, так и в Японии. Это одновременно и травелог, и признание в любви, и попытка объяснить советскому человеку, чем же является Япония и ее народ на самом деле.

Книга написана простым языком, здесь почти нет той витиеватости, с которой Пильняк создавал свои произведения. Метко схваченные детали быта, пейзажи, характеры, исторические сведения — «Корни японского солнца» и сейчас можно назвать одной из лучших книг о Японии, написанных на русском языке.

Советские власти смутились от неприкрытого восторга, которым была пропитана буквально каждая строчка книги, а японские критики смутились от чересчур настырной попытки вглядеться в особенности их существования. Никем толком не понятый, Борис Пильняк вернулся на родину с готовым шедевром и клубком грядущих проблем.

«Прошу не мешать мне видеть своего чорта»

В том же 1926 году разразился скандал, положивший начало медленному угасанию карьеры Пильняка. В майском номере журнала «Новый мир» вышла легендарная «Повесть непогашенной луны». В ней рассказывалось о последних днях некоего командарма Гаврилова, не пережившего рутинной операции. В этом очень образном тексте сюжета почти что нет. Но важно считывать контекст, в котором произведение было создано.

«Гудки гудели долго, медленно — один, два, три, много — сливались в серый над городом вой. Было совершенно понятно, что этими гудками воет городская душа, замороженная ныне луною» Борис Пильняк «Повесть непогашенной луны»

«Повесть непогашенной луны» Пильняк писал на основе многочисленных слухов об обстоятельствах смерти военачальника Красной армии Михаила Фрунзе. Ключевым был следующий слух: дескать, сам Иосиф Сталин отдал приказ о том, чтобы операция окончилась для сопартийца трагедией.

Так или иначе, туманная повесть-обвинение вышла в печать и вызвала ошеломительную реакцию. Всего через два дня Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, что она является злой клеветой, и конфисковало отпечатанный тираж майского номера журнала. Чтобы пустить в печать новый тираж, произведение Пильняка быстро заменили безобидным и малопримечательным текстом другого автора.

Удивительно, что Пильняка в тот год не расстреляли. Но сомнения и неприязнь в его сторону росли не по дням, а по часам.

Вот что писал Пильняк в дневнике:

«У меня была прабабка Матрена Даниловна, в Саратове на Малинином мосту, — так у нее на веревочке был привязан чорт, она ему ставила молоко в цветном поддоннике, чорт этого молока не пил, потому что прабабка святила его святой водой, — она этого чорта видела и мне показывала — я его не видел, а она была честной старухой, хорошей, доброй — так пусть Толстой, Маяковский, Замятин — каждый видит своего чорта, уважаю их умение видеть, прошу не мешать мне видеть своего чорта, это и есть литература».