Брал интервью у Муссолини и стал рыцарем Ватикана. Парадоксы жизни и книг Гилберта Кита Честертона
Рассказываем о Гилберте Честертоне, книгами которого восхищались Франц Кафка и Хорхе Луис Борхес. Он с одинаковым успехом писал детективы и философские романы, а еще спорил со всеми подряд и пробовал открыть дверь штопором.
Защитник нудных людей и противник всего нового
Гилберт Кит Честертон родился в 1874 году в Лондоне в семье продавца недвижимости Эдварда Честертона и его жены Марии Луизы. В своей «Автобиографии» Гилберт благодарил родителей за счастливое детство: он учился в престижной школе Святого Павла, потом недолго посещал школу искусств, мечтая о карьере художника. Но живопись быстро вытеснила новая страсть — литература и публицистика. В 1895 году Честертон бросил Лондонский колледж и начал работать рецензентом в издательстве, затем занялся журналистикой и уже не смог остановиться. Каждую неделю с 1905 года и до своей смерти в 1936 году он сочинял по статье для The Illustrated London News. А за всю жизнь написал около 7 тысяч газетных материалов и эссе.
Читатели любили Честертона за остроумие и мастерство парадокса. В статьях он проверял на прочность стереотипы, переворачивал их с ног на голову. Так, он защищал нудных людейи доказывал, что возвышенные творцы бегут от «непосильного познания людей и от немыслимого искусства жизни», пока человек скучный «находит радость там, куда его забросит судьба». Под защиту Честертона также попадали любители детей, скелеты, фарфоровые пастушки, дешевое детективное чтиво. Убежденный консерватор и певец обыденности, писатель атаковал все новое и модное. Ему не нравилась модернистская литература, которую он упрекал в высоколобости и цинизме. Читателям таких книг тоже доставалось:
«Мы обвиняем (и совершенно напрасно) развлекательную литературу в нечистоплотности и беспринципности, а сами штудируем философов, возводящих беспринципность в жизненный принцип. Мы сетуем на то, что комиксы учат молодежь хладнокровно убивать, а сами прекраснодушно рассуждаем о бессмысленности бытия. Главная угроза обществу кроется не в читателях комиксов, а в нас. Больны мы, а не они. Преступный класс мы, а не они».
К концу 1910 года Честертон стал литературной звездой Британии. За его плечами уже была пара романов, сборники эссе и философско-религиозные трактаты. Отдельным уважением пользовались его биографии британских писателей Чарльза Диккенса, Джеффри Чосера, Роберта Браунинга и других. Поэт Томас Элиот считал его «лучшим из ныне живущих авторов, писавших о Диккенсе». Историк и теоретик литературы Гарольд Блум в своей книге «Западный канон» признается: «Из всех, кто писал о Чосере, я больше всего люблю Г. К. Честертона».
Честертон любил высказывать провокационные мысли: он упрекал феминизм в неудачной попытке воскресить рыцарское отношение к женщинам и считал, что свобода мысли противостоит демократии. Однако его остроумие очаровывало даже несогласных с его идеями. В 1916 году сборник эссе Честертона прочитал Клайв Стейплз Льюис. Будущий автор «Хроник Нарнии» так описывал свои первые впечатления:
«Я ни разу не слыхал о нем и понятия не имел, чего он хочет; до сих пор недоумеваю, как это он сразу покорил меня… Я не был обязан принимать все, что говорил Честертон, чтобы получать от него радость. Его юмор как раз такой, какой я люблю, — не обычные шуточки, рассеянные по тексту, словно изюмины в пироге, и не тот легкомысленно-болтливый тон (терпеть его не могу), который встречается у многих писателей; юмор Честертона неотделим от самой сути спора».
«Исполинский и округлый херувим»
Современникам Честертон запомнился как яростный и виртуозный спорщик. Он не упускал шанса ввязаться в дискуссию о чем угодно и с кем угодно. Его любимым оппонентом был драматург Бернард Шоу, с которым он спорил о Боге, религии, науке, национальных вопросах и будущем человечества. С философом Бертраном Расселом писатель дискутировал о воспитании детей, а с фантастом Гербертом Уэллсом — о евгенике. Спорил приватно и на публике, в личной переписке и газетных статьях. Только один раз он отказался от спора. Мистик и сатанист Алистер Кроули предложил ему дебаты о христианстве. С Кроули, который называл себя «худшим человеком на Земле», убежденный христианин Честертон спорить не захотел.
Писатель был готов спорить даже с мертвыми классиками литературы. В эссе «Хорошие сюжеты, испорченные великими писателями» он критикует Гёте за использованную им легенду о Фаусте, Мильтона — за историю грехопадения в «Потерянном рае», а Оскара Уайлда — за библейский сюжет в «Саломее». Он упрекал великих в том, что они не уловили суть легенд, которые использовали, и говорил, что «легенды могли бы возбудить дело о клевете». Друг Честертона, писатель Рональд Нокс сравнивал его поведение в спорах с нахальством мальчишки, который поймал учителя на ошибке, — тот только отстаивал важные для себя мысли, сам процесс спора был для него игрой.
На страницах газет Честертон появлялся и как герой карикатур. При росте почти два метра весил он 130 килограммов. Друзья писателя с долей восхищения говорили, что он был единственным человеком, кто мог застрять в дверном проеме.
Бернард Шоу описал его как «исполинского и округлого херувима, который не только до неприличия широк телом и умом, но словно бы продолжает на наших глазах расширяться во все стороны, пока мы на него смотрим». Такие шутки Гилберт принимал добродушно и сам не упускал случая посмеяться над своей внешностью. Когда его однажды пригласили на ипподром, он ответил, что пригоден там разве что в роли препятствия, через которое будут перепрыгивать лошади. Кажется, обеспокоена весом Честертона была только его жена Фрэнсис. Ей приходилось оценивать каждый стул на прочность, прежде чем разрешить мужу сесть на него.
Еще одним штрихом в портрете Честертона была его рассеянность. Однажды он попытался открыть дверь штопором вместо ключа. Заходил в кафе, чтобы купить билеты на поезд, а в кассе просил кофе. Еще в школе он получил Мильтоновскую премию за поэму о святом Франциске Ксаверии — на церемонии вручения Гилберт поднялся на сцену, постоял и спустился, забыв взять диплом. Друзья писателя любили рассказывать историю, в которой Честертон забыл, куда ему нужно было прийти, и написал жене телеграмму: «Я на Маркет Харбор. Где я должен быть?» В «Автобиографии» он смущенно признавался, что не помнит такого случая, но допускал, что это действительно могло произойти.
Председатель детективного клуба
Рассеянность в жизни не сказывалась на произведениях Честертона. В 1911 году его популярность вышла на новый виток, когда в печати появился первый сборник детективных рассказов об отце Брауне. Как и Артур Конан Дойл, свои детективы он не принимал всерьез и считал второстепенными. Сейчас же в мире писателя помнят именно как автора цикла о Брауне. По этим рассказам снято несколько фильмов и телесериалов. Их главный герой — неприметный католический священник, который во время расследований ставит себя на место преступника и пытается понять его мотивы. Когда же ему удается найти злоумышленника, он не пользуется победой и не спешит передавать его в руки полиции. Брауну важно преподать нравственный урок, подвести к покаянию, а не наказать преступника. Под остросюжетной интригой в этих рассказах скрывается проповедь.
Рассказы Честертона сложно назвать полноценными детективами, но это не помешало им стать классикой жанра наравне с романами Агаты Кристи. Когда в 1930-х годах в Лондоне был основан Детективный клуб, собравший самых известных авторов того времени, именно Честертон стал его первым председателем. Члены клуба устраивали ежемесячные застолья, спорили друг с другом и в целом приятно проводили время. Вместе они придумали основные правила жанра, в котором работали. Под одной обложкой их собрал Рональд Нокс в книге «Десять заповедей детективного романа». Авторам запрещалось использовать в книгах неизвестные яды, потусторонние силы, вымышленные изобретения и китайцев. Последний пункт был связан с засильем преступников из Азии в бульварной литературе того времени. Большинство участников клуба старались соблюдать эти правила. Честертон их полностью игнорировал.
Совместными силами авторы клуба писали детективные сериалы для радио. Все они, включая Агату Кристи, Дороти Ли Сэйерс, Рональда Нокса, Энтони Беркли и Генри Уэйда, написали по одной главе для романа «Последнее плавание адмирала». Гилберт написал пролог, на первых страницах которого упоминаются курящие опиум китайцы. Несмотря на пренебрежение правилами и легкомысленное отношение к своим рассказам, сам жанр он ценил высоко. В большом эссе «Ортодоксия», посвященном защите христианства, Честертон прямо связывал логику детектива и веры.
«Религия и популярная литература Европы действительно очень схожи… Жизнь (согласно нашей вере) похожа на журнальный детектив: она кончается обещанием (или угрозой), „продолжение следует“. Жизнь с благородным простодушием подражает детективу и в том, что она обрывается на самом интересном месте. Разве смерть не интересна?»
Рыцарь Ватикана, которого обвиняли в антисемитизме
Почти всю жизнь Честертон был приверженцем англиканской церкви, но в 1922 году стал католиком. Не совсем понятно, почему он решил сменить конфессию. «Автобиография» дает скупой ответ: «Чтобы освободиться от грехов». Исследователи считают, что на это решение повлиял его близкий друг, католический священник Джон О’Коннор, ставший прототипом отца Брауна. Эссе, рассказы и романы писателя всегда были пронизаны этикой христианства, а с принятием католичества вера стала главной темой его работ. В 1923 году была издана его книга о святом Франциске Ассизском, через два года — трактат «Вечный человек», честертоновский взгляд на христианство без стереотипов. В 1933 году он закончил биографию главного философа католичества Фомы Аквинского.
Философ и православный деятель Андрей Кураев говорил о богословских работах писателя:
«Феномен Честертона не в том — что, а в том — как он говорит. Он — реставратор, который берет затертый мутный пятак и очищает его так, что тот снова становится ярким. Казалось бы, затертое за девятнадцать веков донельзя христианство он умудряется представить как самую свежую и неожиданную сенсацию».
Религиозный пыл Честертона заметили в Ватикане. Папа Пий XI посвятил его в рыцари ордена Святого Георгия Великого и назвал «защитником веры». В 2013 году католическая церковь собиралась даже причислить его к лику блаженных. Этому помешали некоторые высказывания писателя, из-за которых его заподозрили в антисемитизме и поддержке фашизма. Он не считал евреев низшей расой и никогда не поддерживал расовых теорий, однако в молодости у него, как у многих современников, было предубеждение против евреев, ставших влиятельной силой в британской экономике. Брат Гилберта, Сесил, участвовал в расследованиях, которые раскрыли коррупционную схему, в которой были замешаны еврейские финансисты и высокопоставленные члены парламента. Защищая результаты расследования брата, Честертон критиковал влияние финансистов на экономику и тот вред, который они приносили обществу.
В поддержке фашизма Честертона обвиняли из-за книги «Воскресший Рим», которую он написал после путешествия по Италии в 1929 году. К тому времени страна уже долгое время находилась под властью фашистов во главе с Бенито Муссолини. Во время поездки он взял интервью у Муссолини и получил аудиенцию у Папы Пия XI. В «Воскресшем Риме» действительно были ноты восхищения фашистской Италией. Именно при Муссолини Ватикан обрел свой нынешний вид, а сам диктатор обещал католическое возрождение Италии. Противнику всего нового и прогрессивного, Честертону было просто очароваться фашизмом. Однако он смог удержаться. Почти на каждой странице он напоминает читателям и самому себе, что фашизм ему категорически не нравится.
«Честное слово, я не пытаюсь доказать, что черное — бело. Хочу я, чтобы в мире был белый флаг свободы, за которым я мог бы идти, не глядя на красный флаг коммунизма или черный флаг фашизма. Всеми инстинктами, всей традицией я предпочел бы английскую вольность латинской дисциплине».
«Человек, который был Четвергом»
«Я никогда не относился всерьез к моим романам и рассказам и не считаю себя, в сущности, писателем» — такой приговор выносил себе Честертон в последней главе «Автобиографии». В первую очередь он считал себя журналистом, и с ним согласны многие исследователи, которые называют статьи и эссе вершиной его творчества. В то же время в мире Честертон известен прежде всего как автор детективов. Широкая публика не так хорошо знает его религиозные работы, однако специалисты называют «Ортодоксию» и «Вечного человека» лучшими апологиями веры в ХХ веке.
Несмотря на все комплименты, которые получал Честертон, его книги не лишены недостатков. В эссе ему не всегда удавалось удержать мысль, в детективах встречались нарушения логики, а в крупных работах, романах и исследованиях он часто бывал небрежен. Рональд Нокс лучше всего описал слабости и достоинства своего друга:
«Ни в каком жанре он не был слишком прилежен <…>, но сияющая суть проступает непременно — суть, которую никто не замечает, потому что она слишком проста».
Лучшей работой Честертона стоит назвать роман «Человек, который был Четвергом». В нем сильные и слабые стороны его автора нашли нужный баланс. Авантюрный и вместе с тем философский роман рассказывает историю Гэбриела Сайма, агента тайной полиции, который внедряется в кружок анархистов. Для анонимности члены кружка взяли себе псевдонимы дней недели. Гэбриелу удается занять место Четверга и выяснить планы остальных: они планируют покушение на русского царя и французского президента. Ему необходимо предотвратить убийство лидеров стран и подобраться к главарю, загадочному и всемогущему Воскресенью.
В диалогах романа легко узнаются отточенные формулировки, которыми славятся эссе Честертона. Интрига закручивается как в лучших детективных рассказах. Сюжет ближе к финалу поднимается от приземленной борьбы полиции и анархистов к философским вершинам. Даже пресловутая небрежность писателя работает на пользу книге. Логические несуразности и затянутость некоторых диалогов приносят в текст хорошую долю сюрреализма.
«Сыщик ходит по харчевням, чтобы ловить воров; мы ходим на изысканные приемы, чтобы уловить самый дух пессимизма. Сыщик узнает из дневника или счетной книги, что преступление совершилось. Мы узнаем из сборника сонетов, что преступление совершится. Нам надо проследить, откуда идут те страшные идеи, которые в конечном счете приводят к нетерпимости и преступлениям разума».
«Человека, который был Четвергом» с его атмосферой добродушного абсурда высоко ценили Франц Кафка и Хорхе Луис Борхес. Кафка говорил о романе и его авторе: «Это так весело, что можно почти поверить, будто он нашел Бога». Словенский философ Славой Жижек часто цитирует Честертона в своих книгах и заочно спорит с ним. «Человек, который был Четвергом» пользуется особой любовью философа, он называет роман «религиозным триллером». По мнению Жижека, Честертон в этой книге открыл поразительную черту христианства как единственной религии, в которой «Бог не верит сам в себя».
О непосредственности Честертона и коте-председателе честертоновского общества — в продолжении в Bookmate Journal
