Стрелял в брата императора и вызывал Пушкина на дуэль: жизнь поэта Вильгельма Кюхельбекера
Рассказываем про невероятную жизнь поэта Вильгельма Кюхельбекера, который стрелялся с Пушкиным из-за обидной эпиграммы, чуть не утопился в пруду от отчаяния, дружил с Грибоедовым и провел десять лет в тюрьме за участие в восстании декабристов.
Дуэль с Пушкиным и попытка самоубийства
Вильгельм Кюхельбекер родился в 1797 году в семье статского советника Карла Кюхельбекера. Отец был саксонским дворянином, а мать Юстина фон Ломан происходила из балтийских дворян. Жила семья в тихом имении Авинорм в Эстонии, которое отец получил от властей за отличную службу.
Детство будущего декабриста не было безоблачным. В восемь лет после долгой болезни Кюхля навсегда оглох на одно ухо. В двенадцать потерял отца — Карл умер от чахотки. В то время мальчик посещал занятия в немецком пансионе Брикмана в эстонском городе Выру. Несмотря на бедственное положение семьи, обучение ребенка решили продолжить: вскоре Кюхельбекер поступил в Царскосельский лицей, по протекции дальнего родственника матери и военного министра Михаила Барклая де Толли.
До нас дошло не так много портретов Кюхельбекера. По воспоминаниям это был долговязый нескладный юноша, крививший рот при разговоре и страдавший нервным тиком. А вот более точное описание, сделанное для жандармов намного позже: «лицом бел, чист, волосом черн, глаза карие, нос продолговат с горбиною».
Специфическая внешность, тик, глухота — если прибавить к этому вспыльчивость, ранимость и обостренное чувство гордости, то отношения четырнадцатилетнего Вильгельма с другими воспитанниками лицея не могли складываться просто. Поэтому исследователи часто пишут, что Кюхельбекер был излюбленной мишенью для насмешек, хотя некоторые историки, наоборот, говорят о его братской дружбе со сверстниками.
Мальчик прилежно учился, особенно много времени уделяя изучению античной и восточной литературы. В то время наиболее близкие отношения у него сложились с Антоном Дельвигом, Александром Пушкиным и будущим декабристом Иваном Пущиным, причем «близкие» не значит «простые». Кюхельбекер обожал Пушкина, ценил его талант и прощал ему все: и насмешки, и небрежность, и злую критику. Исключением стала одна особенно обидная эпиграмма:
«За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно».
Оскорбленный Кюхельбекер вызвал Пушкина на дуэль, которая, к счастью, кончилась мирно. Пушкин отказался от своего выстрела и бросил пистолет со словами: «Послушай, товарищ, без лести — ты стоишь дружбы; без эпиграммы — пороху не стоишь». Возможно, из-за этой истории современники начали считать, что Кюхельбекер — один из прототипов Ленского в романе «Евгений Онегин».
Есть и еще один эпизод, связанный с Пушкиным. Однажды оба лицеиста решили поехать из Царского села в Петербург. Гувернер по фамилии Трико им этого не разрешил — и мальчики просто сбежали, поймав два экипажа. Заметив это, Трико поехал за ними. У петербургской заставы Пушкин представился жандармам Александром Одинако. Следующий за ним Кюхельбекер сказал, что его зовут Василий Двако. Когда к заставе последним подъехал Трико и представился своим настоящим именем, разъяренные жандармы арестовали его на трое суток.
Однако отношения со сверстниками оставались сложными из-за обидчивости Кюхельбекера. Эта его черта проявилась в истории с прудом, которую писатель Юрий Тынянов позже опишет в романе «Кюхля». Как-то раз сын директора лицея Малиновский в пылу ссоры вылил на Вильгельма тарелку супа. Не выдержав унижения, Кюхельбекер решил утопиться в пруду — но то ли пруд обмелел за лето, то ли лицеиста вовремя вытащили воспитатели.
«— Ты пойми, — говорит рассудительно Пущин, — если из-за каждой шутки топиться, так в пруду не хватит места. Ты же не Бедная Лиза. Вильгельм молчит, Пушкин неожиданно берет Вильгельма за руку и неуверенно ее пожимает. Тогда Вильгельм срывается с постели, обнимает его и бормочет:
— Я не мог больше, Пушкин, я не мог больше.
— Ну, вот и отлично, — говорит спокойно и уверенно Есаков, — и не надо больше. Они ведь тебя, братец, в сущности, любят. А что смеются — так пускай смеются».
(Юрий Тынянов, «Кюхля»)
В лицейские годы Кюхельбекер начал писать стихи. Иван Пущин в письмах снисходительно называет его метроманом и говорит о его поэзии с жалостью. А вот Модест Корф, недоброжелательный и желчный человек, в будущем директор Публичной библиотеки, напишет в своих воспоминаниях так: «Как поэт он едва ли стоял не выше Дельвига и должен был занять место непосредственно за Пушкиным». Исследователи считают, что получить признание Кюхельбекеру мешало его желание экспериментировать со славянофильством, использовать устаревшие слова и подражать античной поэзии — тогда это было не в моде.
Лучшие годы: встреча с Гёте и дружба с Грибоедовым
В 1817 году учеба в лицее закончилась. Кюхельбекеру — двадцать, и будущее кажется ему полным блестящих перспектив. Вместе с Пушкиным его распределяют в Коллегию иностранных дел. Параллельно с основной работой он преподает языки в пансионе и трудится гувернером (среди его учеников — будущий композитор Михаил Глинка). Помимо службы Вильгельм успевает печатать стихи, писать статьи для журналов и сочинять прозу.
В этот период он сближается с декабристами, а в 1819 году становится членом масонской ложи «Избранный Михаил» и Вольного общества любителей российской словесности. На одном из заседаний Кюхельбекер читает стихи, посвященные ссыльному в то время Пушкину. Кто-то из присутствующих доносит на него в Третье отделение. Начинаются допросы, предупреждения, слежка. По совету друзей он решает на время уехать. Как раз подворачивается возможность: граф Нарышкин ищет секретаря для поездки в Европу — образованного человека, который владел бы тремя языками. Кюхельбекер на эту должность подходил идеально.
Вместе с Нарышкиным Вильгельм успевает посетить Германию и Южную Францию. По дороге он пишет путевые заметки — одно из лучших своих произведений, тонкое наблюдение о природе и людях в Европе, послание к друзьям и рассуждение о себе самом.
«18 (30) октября. Дрезден
Саксонская природа очаровывает меня еще и теперь, в глубокую осень. Представьте себе, друзья, чудесный Дрезденский мост через Эльбу, горы лесистые, потом туманные, синие, будто привидения по обеим сторонам; у самого моста величественную католическую церковь; представьте меня на мосту: гляжу и насилу удерживаюсь, чтоб не протянуть рук к этим очаровательным отдаленностям! Облака плавают в темно-голубом небе, озаряются вечернею зарею, отражаются в водах вместе с пышными садами и готическими, живописными строениями».
В Германии Кюхельбекер лично знакомится с Гёте: «Мы довольно сблизились: он подарил мне на память свое последнее драматическое произведение и охотно объяснил мне в своих стихотворениях все то, что мог я узнать единственно от самого автора». Встреча производит сильное впечатление, русский поэт посвящает немецкому классику стихотворение «К Прометею».
В Париже его приглашают читать лекции о русской литературе в обществе «Атеней» — он готовит программу, которая пользуется бешеной популярностью у слушателей. Кюхельбекер включает в курс рассказ о современных ему поэтах: Державине, Батюшковеи Пушкине. Этим дело не ограничивается, во время лекций поэт смело и откровенно рассуждает о власти в Российской империи и позволяет себе критиковать монархию. Такая вольность не могла остаться незамеченной. Кюхельбекера высылают обратно в Россию и выгоняют с государственной службы. Только хлопотами друзей и с личного согласия императора в 1821 году он находит себе новое место, вместе с генералом Ермоловым едет на Кавказ и становится секретарем по особым поручениям.
В это же время в Тифлисе с дипломатической миссией находится Александр Грибоедов. Поэты сходятся, Грибоедов ценил Кюхельбекера как мудрого критика и единомышленника. Здесь и славянофильство, и шишковизм — искусственное возрождение народного языка, названное в честь писателя Александра Шишкова, — и любовь к античной поэзии.
Вильгельм с его непримиримостью и неумением врать становится прототипом еще одного героя классики — Александра Чацкого из комедии «Горе от ума». Правда, он не влюбился в местную Софью, а всего лишь поссорился с племянником своего начальника, Михаилом Похвисневым. По одной версии, он отвесил Похвисневу унизительную оплеуху. По другой, 20 апреля 1822 года между ними состоялась дуэль, на которой настоял сам граф Нарышкин. Дипломат Муравьев-Карский упоминает в своих «Записках»: «Кюхельбекер стрелялся с Похвисневым; один дал промах, у другого пистолет осекся, и тем дело кончилось». Тынянов же настаивает на том, что поэт из гуманизма намеренно выстрелил в воздух.
Как бы то ни было, уже 29 апреля Вильгельма уволили со службы. Он покинул Кавказ в мрачном настроении, в этот период его все больше занимают антимонархические и либеральные идеи. Он начинает работу над трагедией о борьбе с тираном «Аргивяне» — ее действие разворачивалось в античности, но подтекст и намек на протест против царской власти был понятен каждому современнику. Больше всего об отъезде Кюхельбекера жалеет Грибоедов:
«Согласись, мой друг, что, утративши теплое место в Тифлисе, где мы обогревали тебя дружбою, как умели, ты многого лишился для своего спокойствия. По крайней мере здесь не столько было искушений: женщины у нас, коли поблаговиднее, укрыты плотностию чадера, а наших одноземок природа не вооружила черными волшебствами, которые души губят: любезностию и красотою. Ей-богу, тебе здесь хорошо было для себя. А для меня!.. Теперь в поэтических моих занятиях доверяюсь одним стенам. Им кое-что читаю изредка свое или чужое, а людям ничего, некому».
Восстание
После неудачи на Кавказе Кюхельбекер погружается в глубокое уныние и приезжает в деревню Закуп, где было имение его матери. Здесь он знакомится и заключает помолвку с Авдотьей Тимофеевной Пушкиной, дальней родственницей поэта. Но жениться пока не может — в поисках средств ему приходится ехать в Москву.
В столице он вместе с Одоевским издает альманах «Мнемозина». В нем печатаются Пушкин и Баратынский, здесь выходит громкая программная статья самого Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие», в которой он выступает с критикой «элегической школы» в противоположность оде. В этом шаге виден его поворот к «гражданской» поэзии, идейное сближение с Рылеевым и декабристами.
Зимой 1825 года, незадолго до восстания, Кюхельбекера принимают в Северное общество. Это был сознательный и хорошо продуманный шаг — к 14 декабря поэт начал активно участвовать в политической борьбе.
На Сенатской площади он совершает покушение на брата императора великого князя Михаила Павловича. Кюхельбекер пытается выстрелить в него, но дуло пистолета забивается снегом — по версии самого поэта. По другой версии, сделать выстрел ему помешал стоявший рядом матрос, который ударил декабриста и выбил оружие из его рук. Попытка покушения оказалась настолько неудачной, что с тех пор Вильгельма не берут в герои, и даже новые фильмы о декабристах вроде «Союза спасения» обходятся без его фигуры. Еще он пытается стрелять в генерала Воинова тогда, когда поражение протеста становится очевидным — и все без успеха.
После подавления восстания Кюхельбекер тайно покидает Петербург. Сделав себе и своему слуге Семену фальшивые паспорта, он проезжает Минск и добирается до Варшавы. Здесь он отпускает слугу и готовится ехать дальше самостоятельно. Но его яркое лицо узнают по приметам, которые составил для жандармерии Булгарин, его всегдашний противник. Офицера, который задержал поэта, повысили за эту поимку до звания прапорщика.
Первый допрос состоялся 30 января 1826 года. Три дня спустя Кюхельбекер спохватывается и жалеет, что упомянул в показаниях двух знакомых офицеров, у которых из-за него возникли проблемы с законом. При этом он спокойно свидетельствует против лицейского друга Ивана Пущина и даже вспоминает его точную реплику: «Voulez-vous faire descendre Michel» — «Не желаете ли ссадить Михаила?», предложение выстрелить в великого князя. Кюхельбекер не раз подтвердит сказанное, в том числе на очной ставке с самим Пущиным. Тот обижается и на долгое время охладевает к старому другу.
Кюхельбекер путается и ведет себя непоследовательно: вначале он соглашается с обвинениями, затем называет вступление в общество и свое участие в восстании ошибкой. В показаниях он даже доходит до того, что пишет, будто вызвался стрелять в великого князя специально — зная, что его пистолет даст осечку. Все это не идет арестованному на пользу.
За смягчение наказания для Вильгельма ходатайствует сам Михаил Павлович. Возможно, из-за его заступничества двадцать лет каторги сначала меняют на двадцать лет заключения, а в итоге и вовсе сокращают срок наказания вдвое.
О тюрьме и сибирских годах — в продолжении материала в Bookmate Journal
